26 февраля. БМП под управлением 38-летнего контрактника из Новочеркасска идет в составе армейской колонны — на Мариуполь. БМП попадает в засаду. Короткий бой, машина подбита, экипаж попадает в плен. Мужчина признается, что тот вечер запомнил на всю жизнь. Как и полтора месяца украинского плена, куда попал с травмами головы. Он считает, что это была контузия. Ростовские врачи думают иначе — отказываются лечить или обследовать солдата, лишая права на компенсацию за ранение. Мужчине предлагают поехать обратно на передовую.
Сестра Романа (имя изменено по просьбе героя публикации) обратилась в редакцию 161.RU после публикации о враче ростовского военного госпиталя, который отказывается признавать справки о контузиях, выданные медиками Донбасса — военная прокуратура начала проверку. Она рассказала о брате, вернувшемся из плена в свою часть под Новочеркасском — у него похожая история, добавила женщина.
Встретиться с военным мы должны были раньше, но всё пришлось отменить. Роману стало плохо, и он не смог приехать в Ростов. На следующий день контрактник пришел по гражданке: в майке «Баварии» и штанах ПСЖ. В руках у него была канцелярская папка с медицинскими документами.
Сначала он был в военном плену, теперь стал заложником бюрократии.
Все медицинские документы, упомянутые в тексте, есть в распоряжении редакции. Герой публикации готов предоставить все данные по запросу военной прокуратуры.
«Было плохо, но старался не подавать виду»
Сразу после попадания снаряда в машину Роман потерял сознание, не сразу пришел в себя. Уже в плену у контрактника кружилась голова, была тошнота.
Его и других пленных сначала отправили на украинскую базу под Мариуполем, затем — в Запорожье. После этого россиян доставили в город Днепр (бывший Днепропетровск), где поместили в одном из СИЗО. Первые десять дней пробыл в общей камере — в ней сидели около десяти человек, затем его перевели в обычную двухместную.
По словам Романа, все это время он чувствовал себя нехорошо, но не подавал виду.
«Не хотел показывать это перед более молодыми пацанами»
В плену на жалобы Романа не реагировали. По его словам, украинцы помогали только тем, у кого были сильные ранения. Месяц в камере он провел с Алексеем (имя изменено) — стрелком, который ехал с ним в одном БМП.
— Даже через три недели в камере он несколько раз терял сознание, — подтверждает рассказ раненого Алексей. Его Роман привел на встречу с собой.
Роман вспоминает, что в первые недели в плену чувствовал сильную слабость, стал более раздражительным и мог завестись из-за любой мелочи. До этого, по его словам, такого не было. Особенно злило, когда к нему раз за разом приходили люди.
— Могли приходить несколько раз в день. Кто это был — не знаю. Все они хотели посмотреть на российских пленных — чувствовал себя, как в зоопарке.
Ничего доказать нельзя
В плену Роман был 45 дней — в начале апреля его обменяли. Первым делом контрактника отправили не домой, а в Москву. Там военный по кругу рассказывал о том, как попал в плен, что делал там и о своем самочувствии.
— Сам понимаешь, столько дней в плену. Семью хочется увидеть. Я спросил, можно ли лечиться в Ростовской области? Мне сказали: «Да, но желательно сразу в госпиталь», — рассказывает Роман.
С госпитализацией возникли проблемы. Контрактнику дали направление в санаторий, но в больницу класть не захотели. В одной из военных поликлиник Ростова ему сказали, что контузию невозможно подтвердить, если травма получена больше двух недель назад. В довесок врачи попросили справку из Украины — оказывали ли в плену медицинскую помощь, а если нет, то почему.
«Представляешь? И мне это несколько раз повторили. У кого я ее должен брать, у Зеленского?»
Дома состояние Романа ухудшилось, голова продолжала болеть. Он признается, что хотел отпустить ситуацию, но сделать это ему не дала сестра. Она приехала в Ростов и повела его по врачам. Обследование в ростовском ОКДЦ выявило последствие травмы: посттравматическая энцефалопатия, астенический, вестибулоатактический синдром, посттравматическая головная боль, тревожное расстройство, инсомния.
Посттравматическая энцефалопатия — это состояние, включающее комплекс психических и неврологических расстройств, обусловленных развитием в течение года или более стойких последствий перенесенной черепно-мозговой травмы вследствие рубцовых, атрофических, дистрофических и дегенеративных изменений ткани мозга.
Когда он пришел с результатами МРТ к военным врачам, то ему ответили, что документы «гражданских больниц» не принимают. Военно-врачебную комиссию контрактнику так и не назначили.
И все же 1 июня его положили в военный госпиталь Новочеркасска
— Они завели медицинскую карточку, но мне не показывали ее. На честном слове думал, что все мои жалобы написали. Я неделю подождал — после еды давали две таблетки. Я три-четыре дня подождал, посмотрел, что ничего не меняется. Врач утром не заходил и даже не спрашивал ничего. Я пошел к врачу и говорю: «Всё понимаю, но когда голову лечить будете?» Он в ответ: «Тебе таблетки дают, они помогут», — вспоминает Роман. — Потом у меня заболел зуб, и меня отправили с карточкой в Ростов. Там я увидел, что они мои жалобы не записали: головные боли, на шею, постоянная тошнота. Тогда я даже вкус не чувствовал — мог спокойно целый лимон съесть. В итоге врач ничего не отобразил.
По возвращении в Новочеркасск он поругался с медиками.
— Не хотите принимать «гражданские» обследования? Так хотя бы проведите заново свое.
По его словам, один из медиков прямо сказал сказал: «Ты же понимаешь, что ты тогда попадешь на выплаты, если я тебе это всё напишу?» Почему чужая компенсация волновала врача, контрактник так и не понял.
— Просто выполните хотя бы свой долг, окажите помощь, нафиг мне ваши бабки, — продолжает ругаться на врачей контрактник.
Сам Роман признается, что голова у него болит до сих пор. Он боится ходить один, так как не может предугадать, когда ему станет хуже.
— Могу постоять на солнце и упасть в обморок. В глазах темнеет и всё. Я даже мир после травмы по другому воспринимаю.
Из госпиталя его выписали 15 июня.