«Всё хорошо, вот только жена — клоун». История бывшего бухгалтера, которая пошла веселить тяжелобольных детей, и ее личная драма

— Ребенок выходит с заклеенным синим лейкопластырем портом химиотерапии, с которым постоянно находится, из манипуляционной и плачет, потому что ему больно. Мы видим его лейкопластырь и говорим: «Какой красивый синий лейкопластырь! Что это за красота такая? Кто тебе ее наклеил сюда?» Сначала ребенок офигел, посмотрел на свой лейкопластырь, потом — недоверчиво на нас. «Мы хотим такой же лейкопластырь! Где?» Он говорит: «Там». Мы идем туда, нам по договоренности с медсестрами отказывают, и мы начинаем ему завидовать, просить, чтобы он поделился, что мы хотим точно такой же... И ребенок из завистника становится объектом зависти и воспринимает свое лечение не как агрессивное воздействие, а как заботу о нем. Потому что у него есть самый красивый в мире синий лейкопластырь.

Это история 49-летней Екатерины Усковой из Красноярска, которая последние семь лет работает больничным клоуном. Она оставила успешную карьеру главного бухгалтера и даже пережила развод с мужем для того, чтобы дарить надежду тем, кто, казалось бы, утратил ее. Откровенный рассказ Екатерины о том, каково Джульетте и Филе Маяковской развлекать тяжелобольных малышей и какие чудеса случаются после встречи с больничными клоунами, — в материале корреспондентки NGS24.RU Полины Бородкиной.

— Можно придумывать обстоятельства для того, чтобы облегчить себе задачу, и это было вполне оправдано для первого выхода. Больничная клоунада — это импровизация, но рамки можно себе устанавливать. И мы договорились, что будем искать слона или что не можем зайти в палату по каким-то причинам: открываем дверь, не можем зайти и закрываем дверь. Мы смотрим за реакцией детей, у нас возникает эмоциональный диалог, и так формируется некая игра, — пояснила Екатерина.

Свой первый день в роли больничного клоуна Екатерина помнит наизусть. Тогда она работала в паре с актрисой Красноярского драматического театра имени А. С. Пушкина Екатериной Мишаниной — больничные клоуны искали слонов в палатах отделения онкологии краевой детской больницы под руководством и бдительным присмотром педагога-психолога Ирины Георгиевны Битаровой. Одного из слонов искали в палате годовалой девочки с онкологией глаза — малышка постоянно плакала из-за боли.

— Когда мы зашли к ней, она очень удивилась. Она смотрела на нас выпученными глазами. Мы стали играть и ритмично двигаться. И она настолько была под впечатлением, что забыла про свою боль. Мама впервые за долгое время смогла посадить дочь, потому что девочка всё время у нее на руках. Помню, начала хлопать себя по рукам. А ребенок не плачет. Она смотрит на нее и говорит: «Девчонки, надо же, как прикольно, удивительно. Можно мы с вами пойдем по палатам?» Я говорю: «Да». Она взяла ее и ходила за нами, и ребенок всё время молчал, тогда как до этого всё время плакал от боли, — вспоминает Екатерина.

Вы можете спросить, почему клоун, когда в мире существует столько персонажей, перевоплотившись в которых можно развлекать детей, — тех же принцесс и супергероев. Но только больничный клоун может приподнять настроение тяжелобольного ребенка. Потому что у него есть красный нос.

— Красный нос — это всегда приглашение в игру. Для меня больничный клоун — это всегда про игру. Когда клоун появляется в больнице, он делает надежду видимой. Поэтому, когда родители видят больничных клоунов, они плачут, а мы даже еще ничего не сделали, мы просто смотрели им в глаза, — пояснила красноярка.

— Бывало, что перед нами ногой закрывали дверь в палату, кричали на нас, достаточно агрессивно реагировали. Говорили, чтобы мы ни в коем случае не прикасались к ребенку, никак не взаимодействовали с ним. Такое было раза два-три за мою практику. И мы не осуждаем такое поведение, потому что родителей тяжелобольных детей можно понять. Такое может быть, и такое случается, но нас заранее предупреждают о наличии такого настроения у родителей. И тогда мы тихонечко проходим мимо палаты либо машем рукой, чтобы постараться определить, готов ли человек к встрече с нами или нет. Однажды, когда папа ребенка выходил из туалета, я в этот момент проходила мимо и помахала ему рукой, а он выругался на нас и пнул дверь. И мы поняли, что туда лучше не заходить.

Если дети охотно идут на контакт с клоунами, то их родители не всегда. Екатерине не раз пришлось сталкиваться с агрессией со стороны взрослых в своей работе. Но всё равно контакт с ребенком возможен только через его маму или папу.

— Заход больничного клоуна к ребенку всегда осуществляется через родителя. Сначала мы устанавливаем контакт с родителем и только потом с ребенком. Если родители скажут «нет», мы не будем заходить. Вот мы пришли в больницу, мы заходим в палату, спрашиваем: «Можно или нет?» И на этом этапе происходит контакт. Если нам сказали «нет» и мы ушли, это очень сильно работает на контакт. Потому что это уважение к границам. Большая вероятность, что, когда мы придем в следующий раз, нам разрешат зайти. Потому что вот это «нет» мы услышали и вежливо ушли. Но бывают исключения. Потому что «нет» у взрослых разное. И важно быть к этому «нет» чутким. То есть «нет» может быть как приглашение в игру — родитель оценивающе смотрит на нас и говорит: «Ну, пожалуй, нет». И эта пауза оценивающая. Она, как правило, про то, что он приглашает нас в какую-то игру. А есть такое очень жесткое «нет», которое говорят прямо на входе. Это очень тонкая работа.

— В нашей семье есть мем. Один раз мой бывший муж пришел с работы, я уже больничный клоун. И он такой грустный сидит на диване, я подхожу к нему и говорю: «Ты что-то грустный какой-то, что у тебя случилось, как дела вообще». Он говорит: «Да всё хорошо у меня, всё прекрасно, вот только жена — клоун». Наверное, ему было стыдно, что у него жена — клоун. Я не оправдала его ожиданий, раз смогла вот так просто сменить статус главного бухгалтера на статус больничного клоуна. С одной стороны, смешно и забавно, а с другой стороны, это печально очень.

У Екатерины есть двое детей. 24-летняя Елизавета и 15-летний сын Александр всецело поддерживают маму. Что не скажешь об остальных родственниках. Бывший муж не разделил решение Екатерины, и спустя более 20 лет совместной жизни они развелись.

— Я сделала выбор в пользу больничной клоунады. Это моя цена. За то, чтобы жить свою жизнь, — пояснила Екатерина. — С возрастом я стала четко понимать: мне не нравится бухгалтерия. У меня там нет абсолютно никакого удовольствия и радости. Скучно и очень много рутинной ответственности. И вот это маркер для меня — когда радость уходит, значит я куда-то не туда иду. Я уволилась и поехала на Алтай. Перед тем как попасть в школу больничного клоуна, я дала себе обещание не смотреть назад. И возвращаться обратно, на нелюбимую работу, точно не собиралась и не вернулась бы. Даже если я не стала бы больничным клоуном.

Никаких слов поддержки Екатерина не услышала и от родителей мужа. Но в 2023 году всё изменилось, когда вышел фильм Ники Одинцовой про проект «Дом в горошек», в котором рассказали о больничной клоунаде. Тогда, ровно семь лет спустя, Екатерине позвонил ее свекор.

— Он сказал мне: «Я посмотрел фильм, снимаю шляпу». Наверное, он понял, что это очень серьезно. Что это не просто про нарядиться и надеть парик. Я почувствовала от него какое-то особое тепло. Было в его голосе что-то неизвестное мне доселе. По моим ощущениям, это о чем-то хорошем.

Мама Екатерины, по ее ощущениям, приняла решение своего ребенка. Но по большей части осуждала ее.

— В основном она говорила мне про то, что я дура, что я такого мужика потеряла и занимаюсь какой-то фигней. Я смеялась, — вспоминает Екатерина. — У меня еще есть старший брат. Он алкоголик, живет и лечится в реабилитационном центре и говорит, что молится Богу за меня. Я всегда улыбаюсь, когда думаю, что кто-то же должен Богу молиться, пусть это будет мой старший брат.

— На входе был момент больших сомнений. Мой сын задал мне вопрос, за который я до сих пор благодарна ему. Когда ему было семь лет, я сказала ему, что хочу быть больничным клоуном. И он заплакал. Я говорю: «Саша, почему ты плачешь?» Он говорит: «Мама, а ты точно справишься? Мне страшно». Он почувствовал мои страх и неуверенность, которые я не почувствовала сама. Очень влекла меня больничная клоунада, что я в каком-то месте на этапе принятия решений недооценила свой страх и неуверенность. Этого было достаточно для того, чтобы задуматься. И я взяла паузу. Это, наверное, было самое запоминающееся состояние отката.

Однажды, еще в начале своего пути больничного клоуна, Екатерина играла с пятилетним пациентом — они кидались друг в друга скрученными носками, и один брошенный ею «мячик» задел порт на груди мальчика. Ребенок сильно испугался. Вместе с ним испугались его мама и сама Екатерина.

— Он испугался, потому что это всё же болезненная процедура. И он, будучи на гормонах, начал плакать. А дети, когда на гормонах, очень эмоциональные — я вовремя не учла это. И на эту реакцию ребенка у меня была реакция, что нас выгонят после того, что я сделала. Мама схватила его и утащила в эту перевязочную. Я сказала своему партнеру, что выход закончен и что мы уходим, и мы вышли из палаты. Я сидела, меня трясло, мне было страшно. Спасибо Ирине Георгиевне, нашему ангелу-хранителю и нашему проводнику. Она поинтересовалась у меня, что случилось. Я объяснила ей. Она сказала: «Сиди здесь, сейчас я приду». Она приходит через какое-то время и говорит: «Всё нормально, вставай и иди дальше работай». Я встала и пошла. Мы потом зашли к ним и извинились. Мама сказала: «Ничего страшного, всё хорошо. Вы же, говорит, носками кидались, они мягкие. Просто я сама испугалась».

Больничные клоуны еще не раз играли с этим мальчиком. Он один из многих, к кому они привязались. Настолько, что подружились с его семьей. И даже поставили ребенка на ноги.

— Мальчик с течением болезни перестал ходить. Есть форма рака крови, при которой нарушается двигательная функция. И очень часто дети боятся этой неустойчивости и отказываются ходить... И он засел на кровати, и мама его всё время таскала на руках. И вот мы с этим мальчиком подружились, и он всегда сильно нас ждал и хотел, чтобы мы пришли. Однажды, когда мы пришли, он был так рад, что вскочил с кровати и побежал к нам. И мама увидела, что он на самом деле ходит. Он побежал, стал показывать нам игру. А потом сам-то понял, что стоит. Испугался, присел. И мы говорим: «Ничего себе, так ты что, ходишь, что ли? Ты ходить умеешь?» И он говорит: «Получается, да». Мы с ним вышли за руку в коридор. И он с того момента, так скажем, возобновил свое хождение, свой навык ходить.

Екатерина признаётся, даже спустя семь лет работы больничным клоуном к ней могут подступить слезы во время игры с детьми. Но благодаря своему опыту красноярка научилась делать свое состояние частью игры.

— Это бывает нечасто, но если я заплакала, то могу начать поливать слезами цветочки или мыть полы — в это время приходит спокойствие. И дети реагируют на это хорошо, потому что клоун им становится еще больше интересен. Второй вариант — я беру паузу и говорю своему партнеру, что мне надо посидеть, и иду в нашу комнату, закрываюсь там, остаюсь наедине со своими чувствами и, если надо, плачу. И потом задаю себе вопрос: «Могу ли я дальше продолжать?»

— В детстве я мечтала быть врачом или актрисой. И я не знала, какую из двух профессий выбрать. Это было глубокое детство, может быть, года четыре мне было или пять. И я вспомнила про эту мечту, когда уже работала с детьми. И случился флешбэк из детства, я поняла, что живу свою детскую мечту. Два в одном, как говорится.

У Екатерины два персонажа. Первый — девочка по имени Джульетта, которая делает вид, что она нормальная, а на самом деле сумасшедшая. Еще Джульетта носит платьишко, которое ей маловато и даже немножко куцее, и «бульдоги» — большие ботинки ручной работы. Второй — Филя Маяковская, которая в прошлом была известной кабаре-артисткой. Она носит платье в рюшах, перо на голове или леопардовую косынку, завернутую странным узлом на лбу.

— Она вызывает очень много вопросов и у детей — кто-то называет это какашкой, и у взрослых — они говорят, что мы могли бы покрасивее одеться и «что это за фигня у вас на голове». А я отвечаю им: «Завидуйте молча». И на нее можно что-нибудь вешать, держаться за нее на счастье, — поделилась Екатерина.

Выбор персонажа зависит от того, с кем Екатерина идет в паре. Но независимо от этого всегда в ее арсенале губная гармошка, пальчиковые игрушки и носок по кличке Толик. Он, кстати, тупой.

— По пути в больницу я начинаю раскачивать свое состояние. Пытаюсь везде видеть игру. Если автобус качается, то я тоже начинаю качаться. В этот момент некоторые люди смотрят на меня с удивлением. Таким образом, уже на пороге больницы я нахожусь в игровом состоянии, — рассказала Екатерина. — Мы переодеваемся, а потом разминаемся — играем в какую-нибудь игру. Например, вместе считаем до трех: я — один, он — два, я — три, он — один и так далее. Так мы пытаемся почувствовать друг друга, у кого какое настроение, есть ли контакт или нет. И потом ритуал: мы открываем дверь из раздевалки, и всё — мы в мире игрового пространства. У нас внутри всегда готовность к игре. Эта готовность ощущается как энергия, в которой есть много внимания и любопытства. Любое предложение мы чувствуем тонко, — объясняет наша героиня.

В дни визита к детям Екатерина не планирует никаких дел. Когда возвращается в реальную жизнь, занимается привычными для себя делами: гуляет по лесу, медитирует, занимается йогой, ходит на вокал, готовит еду или гуляет с собакой. Собака, кстати, тоже детская мечта Екатерины. Дворнягу принес домой ее сын, питомец появился ровно в тот момент, когда Екатерина стала больничным клоуном.

— Мы не выходим истощенными из больницы. Мы выходим уставшими, тихими, медленными. И очень важно больничному клоуну соблюдать баланс «брать — давать». Потому что в больнице мы очень много получаем от детей. Очень хороший, позитивный, положительный заряд. Если у нас случился контакт, если случился терапевтический эффект, это очень много значит для нас. Это нас очень сильно укрепляет эмоционально. Из больницы клоуны выходят чуть бодрее, чем они заходили, я не в физическом плане говорю, а в эмоциональном, — закончила Екатерина.