«Решалы — мои прямые конкуренты». Интервью с краснодарским адвокатом Алексеем Аванесяном

Он защищал политактивистов и бывших силовиков, бизнесменов, сирот, военных, врачей и бездомных. А недавно чуть сам не попал под статью. В откровенном разговоре с порталом 93.RU адвокат Алексей Аванесян рассказал о собственной профессии, справедливости и оправдательных приговорах в России.

— В последнее время вы стали меньше появляться в новостях, у вас стало меньше работы или по какой-то причине сами решили ограничить свое нахождение в инфополе?

— Работы и дел, важных с точки зрения общественного интереса, меньше не стало. Но был момент, когда я принял решение не освещать работу в соцсетях и в целом их покинуть. Конечно, это привело к сокращению публикаций в СМИ.

Почему я так решил? Причин было несколько. В марте 2022-го ресурсы, которые мной активно использовались для освещения адвокатской деятельности и общения с коллегами, были признаны в России экстремистскими организациями. Кроме этого, писать о своих судебных баталиях и проблемах правосудия, в то время когда в 500 км массово гибнут люди и рвутся снаряды, как-то не по себе. И последний важный фактор: писать стало элементарно небезопасно. В последние годы интернет стал зоной риска, и я даже успел проверить это на себе, став объектом уголовного преследования со стороны следственного комитета.

— Что же вы натворили?

— Ничего не творил и законы, даже те, которые мне не нравятся, я не нарушал. Защищал интересы военнослужащего, срочника из Дагестана. В отношении него после публикации в соцсетях возбудили уголовное дело по редкой статье — «Реабилитация нацизма». Это серьезное обвинение.

Это история, когда парень в форме показывал приемы самообороны на памятнике — «душил» фигуру бойца, а его сослуживец из Чечни снял это хулиганство на телефон и выложил в Сеть. Я с первого дня пытался доказать следствию, что избранная ими квалификация — ст. 354. 1 УК РФ — необоснованно завышена, а парня нельзя было заключать под стражу. И самое главное: никакой реабилитации нацизма тут нет, потому что этот памятник никакого отношения в ВОВ не имеет! Это подтвердила даже проведенная судебная культурологическая экспертиза памятника. Кроме того, мотив совершения поступка никак не связан с отрицанием фактов, установленных приговором Международного военного трибунала в Нюрнберге.

Безусловно, поступок моего 18-летнего подзащитного противоправный и бессовестный — что им никогда и не отрицалось. Но его действия охватывались хулиганством или вандализмом на крайний случай. Точно не преступлением против мира и безопасности человечества (глава 34 УК РФ).

Тем не менее парня и его сослуживцев закрыли, дело получило широкий резонанс, и им естественно заинтересовались в Москве. Я много писал тогда о нем в своих соцсетях, пытаясь привлечь к нему внимание, но — с позиции защиты. Моей идеей было просветить общественность в вопросах уголовного права и процесса, донести позицию своего подзащитного, который раскаялся и желал загладить причиненный вред.

И вот в какой-то момент, после одной большой публикации в СМИ (у которого спустя некоторое время отобрали лицензию) с моим комментарием, меня вызвал следователь военно-следственного отдела и попросил дать ему подписку о неразглашении тайны следствия. Без объяснения причин. Поскольку такая процедура действительно предусмотрена УПК РФ, я подписал соответствующую бумагу, прекрасно понимая, что «необходимость» такого решения продиктована общественным вниманием к делу. Зная, что за нарушение подписки последует уголовная ответственность, а за ней и лишение права заниматься адвокатской деятельностью, после подписки я ни слова о «деле с памятником» не писал, комментариев журналистам не давал.

Спустя время уже другой следователь СК из другого отдела сообщает мне, что проводит в отношении меня проверку по инициативе прокурора. Основание — якобы имевший место факт разглашения тайны следствия. Зовет на опрос. Прихожу. Мне абсолютно серьезно предъявляются скриншоты моих публикаций в соцсетях как доказательства моей вины. При этом скриншоты датированы числом до даты отобрания подписки.

Я говорю: «Закон обратной силы не имеет, после подписки я ничего не публиковал». «Знаю», — говорит следователь, — но эти посты же и сейчас в интернете, вы их не удалили, а значит, вы продолжаете их публиковать». То есть и прокурор, и следователь были уверены, что я обязан был удалить все свои старые посты из Сети и комментарии в СМИ. Естественно, такая позиция противоречит здравому смыслу и не основана на законе. Как и породившая ее команда «сверху».

— Что было дальше?

— Проверка в отношении меня закончилась отказом в возбуждении уголовного дела. Но, чтобы иметь возможность работать дальше и защищать людей, я решил минимизировать риски. Это был период, когда уже начались процессы лишения статуса моих коллег и стали возбуждать уголовные дела за различные высказывания в Сети. В том числе и за те, что были опубликованы до законного запрета таких высказываний. Как и в моем случае. Поэтому я удалил свои соцсети. Я сделал свой выбор.

А дело об «удушении памятника» завершилось для нас хорошо. Обвинения в реабилитации нацизма были сняты, парня осудили за вандализм, он заплатил штраф и вышел на свободу.

— Вам приходится как-то фильтровать своих клиентов в последнее время?

Фильтрация, если ее можно так назвать, конечно, присутствует. Адвокат берет то дело, которое хочет, и заставить представлять человека вопреки воле адвоката нельзя. Как и навязать подозреваемому защитника. Но в плане категории дел немного что изменилось после ухода из соцсетей. Защищал и неудавшегося поджигателя военкомата, обвиняемого в терроризме, и девушку за публичные действия, направленные на дискредитацию использования ВС РФ. Защищаю кубанского блогера, обвиняемого в распространении «фейковых новостей» об СВО, и контрактника за оставление воинской части. Много дел было по административным статьям о дискредитации армии. И уже традиционно — дела по общеуголовным статьям от мошенничества и взяток до убийств.

Ничего не изменилось. Разве что я перестал писать по несколько постов в день об адвокатских буднях: о делах и страданиях своих подзащитных, о несправедливости и несовершенстве правосудия. Раньше, когда писал, становилось легче. Можно было назвать это своего рода психотерапией.

Не писать первое время было очень тяжело. Потом прошло. Возвращаться в публичное пространство не планирую. Был еще канал в «Телеграме», но снес и его. Если в комментарии под постом будет обнаружено уголовно наказуемое высказывание или ссылка на запрещенный ресурс — человек может понести ответственность. Уголовных дел вокруг в избытке и без этого.

Кто-то сделает вывод, что я излишне перестраховываюсь и дую на воду. И будет прав. Мой опыт защиты по уголовным делам говорит о том, что требования к доказыванию вины заметно упростились, а поводом к преследованию может послужить любое мнение с критикой исполнительной власти или суда.

— Есть люди, которых вы бы никогда не стали защищать?

— Скажу так. Я не смогу отказать человеку в защите лишь на том основании, что государство выдвинуло ему обвинение в совершении какого-нибудь жуткого преступления, а общественность, распаляемая СМИ, требует распять его без суда и исследования доказательств.

— Расскажите о стратегиях защиты, какие они бывают в принципе?

— У каждого адвоката свои тактики и стратегии. Единого алгоритма нет и быть не может. Адвокат, как советник по правовым вопросам, обязан вникнуть в материалы дела и предложить своему подзащитному наиболее выгодный для него вариант. Главное — не врать и ничего не обещать. Тем более оправдательный приговор, которых в России практически нет. Стремиться к такому приговору, если клиент отрицает свою вину, надо, но надеждами питать не стоит.

На первой же консультации я сообщаю статистику Верховного суда РФ по оправдательным приговорам и говорю, что в моей практике был один оправдательный приговор, и то отмененный в апелляции. Конечно, это не значит, что защита в принципе обречена. Правильно избранная стратегия и упорный труд могут значительно повлиять на мнение суда о размере и виде наказания обвиняемому: помочь привести квалификацию в соответствие с содеянным, снять недоказанные эпизоды и даже прекратить преследование, если деяние было квалифицировано неверно.

В прошлом году я впервые услышал от судьи, вернувшегося из совещательной комнаты, слова «Признать невиновным! Оправдать!». Мой подзащитный, 70-летний предприниматель, чуть не упал в обморок в зале суда. Три года мы с ним доказывали, что самого преступления как такового не было, и тут услышать такое! На выходе из суда я первым делом предупредил его, что радоваться рано и с большой долей вероятности наш оправдательный приговор «ломанут» в апелляции. Так в итоге и случилось. Дело вернулось на новое рассмотрение и слушается уже более 4 лет. И слава богу, что мой клиент всё это время не просидел в изоляторе.

Надо помнить, что оправдательных приговоров сейчас всего 0,25%. Это критически мало. Чиновники заявляют, что такой процент говорит о качественно проделанной работе следствия по сбору доказательств виновности. Но любой практикующий адвокат с этим заявлением как минимум не согласится.

— Многие воспринимают адвоката как человека, который может «отмазать» любого, вне зависимости от степени вины. Бытует мнение, что чем дороже адвокат, тем больше на это шансов.

— К сожалению, есть такое мнение, но мне не очень интересно это комментировать. Скажу лишь, что такую позицию не приемлю и считаю, что к адвокатуре подобное не имеет никакого отношения. Не должно иметь отношения. Чтобы быть посредником при передаче взятки, «решалой», не нужно иметь опыт, диплом и знания. И такие решалы — мои прямые конкуренты. Как пример: есть журналисты, а есть пропагандисты. Вроде бы вы одно и то же примерно делаете, одни вузы заканчивали, одни книжки читали, но как коллеги вы друг друга не воспринимаете.

Часто бывает, что человек, оказавшись в трудной ситуации или пытаясь помочь близкому, который попал под каток уголовного преследования, теряется. В смятении он ищет все законные и незаконные способы решения вопроса. И конечно же, он вправе сам решить какой дорожкой пойти: прямой или кривой, через «решал». Если бы все бы выбирали второй путь, то я и мои коллеги с такими же принципами остались бы без работы. Но она есть. И это не может не радовать.

— Но вам клиенты наверняка намекали…

— Я клиентам сразу говорю, что я не ношу и не договариваюсь. Это преступление, ребята, сядем оба и надолго. Даже если вы, предлагая «решить вопросик», имели в виду что-то совсем другое. Ведь многие не знают, что есть ч. 5 ст. 290 УК РФ, где уголовно наказуемым деянием считается даже устное обещание выступить посредником при даче взятки. Сказал/написал клиенту, что можешь за отдельную плату или даже в рамках гонорара в соглашении пойти пошептать со следователем, судьей или с прокурором — всё, суши сухари.

Нередко люди обращаются ко мне не сразу после того, как им предъявили обвинение, а позже, когда расследование дела уже завершено. Или даже после приговора. Рассказывают такие вещи: «Мы продали дом, взяли кредит, заплатили „решале“, а сына/отца нашего всё равно посадили. А обещали прекратить дело. А потом за эти же деньги обещали изменить объем обвинения, а потом и срок поменьше. В итоге пшик. Как так?» Что тут скажешь. Поживился «решала» на чужой беде и доверчивых родственниках осужденного и перестал отвечать на звонки.

— Ваши подопечные всегда честны с вами?

— Они могут мне врать либо что-то недоговаривать — такое право есть. Но я объясняю, что этим они навредят только себе. Это как пришел ты к доктору и молчишь как партизан или врешь что болит голова, хотя хочешь вылечить ногу. Кому будет хуже от этого вранья?

Если вы спрашиваете о виновности моих доверителей, точнее, верю ли я сам в их невиновность, то тут так. Для меня очень важно для себя понять: что же на самом деле произошло и какова степень вины лица, ко мне обратившегося. Если взять всех моих клиентов за все годы практики, то не менее 90% из них — это люди, совершившие то или иное преступление. Остальные 10% либо вообще не совершали преступления, либо не было самого события преступления.

Как например известное дело массажиста из Белореченского района: когда Сергея Марина обвинили в насилии по отношению к ребенку во время логопедического массажа. Но не было никаких насильственных действий сексуального характера с его стороны. Матери ребенка показалось, что она что-то увидела. В состоянии взволнованности ей привиделся половой член вместо силиконового прозрачного колпачка на пальцах массажиста. Будучи единственным свидетелем, мать ребенка неоднократно меняла свои показания в ходе судебного разбирательства.

Человеку дали 12 лет за то, что он прикасался своим членом к ребенку, при этом мать сказала, что не видела этого, ребенок это опроверг в ходе своего допроса в суде, а все судебные экспертизы это также не подтвердили. 12 лет лишения свободы исключительно на показаниях напуганной женщины с богатым воображением. Сергей, кстати, месяц назад вышел на свободу, но его невиновность я доказать так и не смог.

— Так кто в этой ситуации потерпевший?

— Потерпевшим признали 5-летнего мальчика, который пришел с мамой на логопедический массаж. К большому сожалению, по этой жуткой статье (132 УК РФ) мы не могли с Сергеем просить суд присяжных. Я уверен, что такой суд бы оправдал Сергея единогласным решением, но, к сожалению, не по всем статьям возможен суд присяжных. Это большая проблема и ошибка. К слову, об ошибках: уверен, что все судьи, которые рассматривали дело Сергея Марина за все эти 4 года, знали, что была допущена ошибка и что они судят невиновного. Но признать эту ошибку значило бы расписаться в некомпетентности всей системы, а это уже преступление.

Не буду скрывать, что дело Сергея Марина — это моя личная боль. Я не знаю, что еще я должен был сделать как защитник, чтобы доказать его невиновность и получить оправдательный приговор. Я проводил и адвокатские эксперименты, и приглашал специалистов — всё без толку. На днях Верховный суд отказал даже в принятии очередной нашей жалобы. Всё, что у нас осталось, — писать на имя председателя Верховного суда. И мы обязательно напишем. Хотя в этой жалобе достаточно двух фраз: «Человека осудили только на показаниях одного свидетеля, который в суде от них же полностью отказался! Других доказательств нет!»

— А вы всегда верите в показания вашего клиента?

— Когда я представляю интересы человека в суде, я не иду против своей совести и сам верю в то, что говорю. Моя позиция находится в связке с моей совестью. Но случаи были разные. Например, прогремевшее дело краснодарских каннибалов, дело Бакшеева. До того, как стать его защитником, я действительно был уверен, что он каннибал, который совершил десятки преступлений. Ведь это звучало из каждого утюга! «Ужас! Шок! Семейная пара десятилетиями убивала и ела людей!» Писали, что дома в ходе обыска нашли десятки сотовых телефонов, одежду, ножи, фото с кистью женщины, скальп. Точно убийцы! А потом выяснилось, что больной на голову человек просто годами тащил в дом всё, что находил на улице. И что в итоге? Ему вменили одно убийство, разобравшись, что никого и никогда он не ел.

Принято ли это было во внимание СМИ? Конечно нет. А недавно на местном канале вышла передача о том, что семья каннибалов орудовала на Кубани много лет, расчленила и съела 30 человек. Что с такими «журналистами» делать? Кровожадность и некомпетентность поражает. Есть же закон о СМИ, по которому ты должен проверять информацию. Неужели так сложно уточнить материалы, взять комментарий у всех сторон? Зачем сочинять небылицы? Мне сейчас идти в суд с иском, просить опровержение? Рук не хватит со всеми лжецами судиться.

— Федеральная палата адвокатов не так давно подготовила законопроект об уголовной ответственности за воспрепятствование юридической защите. Наказание, вплоть до лишения свободы, предусматривается за недопуск адвоката к доверителю, нарушение адвокатской тайны, за вмешательство в законную деятельность защитника. Нужен, на ваш взгляд, такой закон?

— Палата предлагает новый закон, но ведь для привлечения к ответственности тех, кто совершит описанное, в УК РФ уже есть статьи, которые могли бы стоять на страже интересов адвокатов. Зачем нужна еще одна статья за вмешательство в законную деятельность адвоката, если уже есть статья за превышение или злоупотребление полномочий сотрудниками органов?

Статей, как мне кажется, хватает, вопрос в том, работают ли они? Инициатива адвокатской палаты говорит о том, что она признает системность нарушений прав адвокатов. Это хорошо. Но будет ли новая статья эффективно работать? Я не уверен. Это как с пытками. Есть такое проблемное и ужасное явление. И пару лет назад в УК появилось официальное определение — «пытки». Что-то это изменило, перестали пытать людей в России? Нет. Еще жестче стало: людям уши режут при задержании, еще и на камеру, и абсолютно безнаказанно. А когда это публично и безнаказанно, то это фактически своего рода команда для садистов в погонах, что так можно и нужно делать.

— Как вообще работать адвокатом в этих условиях, когда круг возможностей сужается?

— Возможности, особенно для тех, кто работает по уголовным делам, действительно сужаются, и этому есть понятное объяснение. Работать сейчас тяжело, но работать можно и, самое главное, нужно. Чтобы пережить эти трудные для прав человека времена, часто вспоминаю слова стоика Марка Аврелия: «Не тратьте время на споры о том, каким должен быть человек. Будьте им!»