Врачи отправили домой умирать. Монолог женщины, потерявшей на Кубани в ДТП трехлетнюю дочь и едва не лишившейся матери

Ирина и Дмитрий Мартыненко жили в Новороссийске и воспитывали трех детей: шестилетнего Тимура, трехлетнюю Веронику и двухлетнюю Юлю. У последней — синдром Дауна, она приемный ребенок. Девочка попала в семью Мартыненко в возрасте полугода. Биологические родители от нее отказались.

5 января 2022 года разделил жизнь Ирины и Дмитрия на до и после. В тот день на трассе под Славянском произошла страшная авария. По предварительной версии, водитель такси уснул за рулем, выехал на встречку и врезался в «Тойоту», которой управляла мать Ирины, Елена Копий. В машине в этот момент находились Тимур и Вероника. Мальчик и бабушка получили травмы, а трехлетняя Вероника погибла на месте.

Корреспондент портала 93.RU связалась с Ириной и записала рассказ женщины о трагическом дне и о том, как развивались события после него.

Рядом с машиной лежала дочка, накрытая полотенцем

Мама забрала детей после Нового года к себе в станицу: мы живем в Новороссийске, а мама — в Анастасиевской, это в Славянском районе. 1 января на их забрала, а 5-го повезла обратно домой. Они выехали в час дня и где-то около трех часов позвонила моя бабушка с криками в трубку, что они попали в ДТП.

Мы с мужем сразу прыгнули в машину и поехали на место аварии. Нам еще не сказали, где это случилось, но мы понимали, по какой трассе мама едет. Пока ехали, нам сообщили, что есть один погибший… две машины столкнулись. Потом позвонил мой брат, где-то за полчаса до нашего подъезда к месту аварии. Позвонил и сказал, что Вероника умерла.

Мы приехали на место, мамы с сыном уже не было. Нам сказали, что их забрала скорая. Из того, что я увидела, — машина такси, примятая спереди и перевернутая машина моей мамы. Рядом с машиной лежала дочка, накрытая полотенцем…

Пробыли мы там минут 30, наверное, пока дочку не забрали, а потом поехали в Славянск, к маме и сыну. Нам сказали, что они в Славянской ЦРБ. Там я сначала побежала к сыну. Он уже был другим… Загипсованная правая рука, и глаз перекос сильный. Но он был в сознании. Слабый, ничего не понимал, плохо разговаривал и ничего толком не мог объяснить. Просто лежал в шоковом состоянии.

Следом пошли к маме в отделение, она была в реанимации. Очень долго ждали врача, который в итоге вышел к нам и сказал, что состояние тяжелое, пока ничего сказать не может. Первые два часа к нам вообще особо никто не выходил, толком ничего не говорил. Только говорили «тяжелое», «стабильное», «тяжелое», «стабильное».

«Сейчас праздники и вообще не до вас»

Мы с первого дня стали подходить к врачам и говорить: «Вы скажите, если что нужно, мы привезем и достанем. Технику там, всё, что угодно…» Чтоб вы понимали, в Славянской ЦРБ уровень, скажем, сельской местности, и чего-то могло не оказаться из того, что нужно маме. Нам отвечали: «Всё у нас есть, ничего не нужно».

6 января маме была проведена экстренная полостная операция, мы об этом узнали случайно. Врачи, которые выходили из отделения реанимации, практически никакой информации не давали, я узнавала о ее состоянии через знакомых, через каких-то одноклассников родителей…

Потом мы узнали, что маму перевозят в краевую [клиническую больницу в Краснодаре]. Ее должны были перевезти в субботу [8 января], чтобы сделать операцию, так как у нее был перелом сильный на правой ноге и ключице. Нам сказали, что будут готовить [к транспортировке], взяли тест на ковид и в субботу должны были отправить, но не отправили.

В воскресенье мы приходим, я спрашиваю, почему до сих пор не отправили на Краснодар. Там долго морочили голову: выходили, говорили: «Я не знаю, сейчас узнаю», — ходили и два часа не было никого… Потом в итоге врач вышел и сказал, что потеряли тест, поэтому не могут отправить в краевую. Мы спрашиваем: «Как это потеряли? Человеку экстренно нужна госпитализация, помощь, а вы потеряли тесты». Отвечает: «А что вы хотите? Сейчас праздники и вообще не до вас. Мы тоже люди. Да, потеряли». И закрыл перед нами дверь. В какой-то момент мы просто развернулись и ушли, потому что это было за день до похорон дочери...

На следующий день мы похоронили дочь, а 9-го числа маму перевезли. Мы об этом тоже узнали случайно. Никто нам напрямую не сообщал, не говорил. Но мы увидели, в каком состоянии была мама: стояли на улице, когда ее вывозили из больницы. Она была вся перебинтованная, под кучей трубок. Сказали, что «тяжелая», прогнозов никаких не дают, погрузили в реанимобиль и увезли.

Ей провели операцию. Нам удалось связаться с врачом, хирургом, который ее оперировал. Потом, когда он пришел к ней на осмотр после операции, он смог дать ей телефон, и она позвонила нам. Это был первый разговор с ней.

Она стала задавать вопросы, спрашивать, что с детьми. Мы врали, говорили «всё хорошо, мам, не переживай», понимали, что пока нельзя ей говорить. Но понимали, что она всё равно докопается до правды. И лучше, чтобы это сказали мы. Мне удалось попасть к ней в отделение в краевую больницу, я ее увидела и сообщила всё…

Ничего делать не нужно, кормите борщом и котлетами

Спустя 10 дней маму перевели в Славянскую ЦРБ. Сказали, что состояние стабилизировано, в дальнейшем нахождении в травматологическом отделении она не нуждается, и отправили на долечивание в ЦРБ.

Когда мама приехала из краевой больницы, она была достаточно подвижной. Да, послешоковое состояние у нее было, угнетенная от всех последствий ДТП, от новости о внучке… Но она была достаточно активна, самостоятельно переворачивалась. Но с каждым днем ей становилось всё хуже и хуже, она становилась слабее и слабее, а потом вовсе перестала переворачиваться. Это отмечал даже медперсонал.

У нее была температура, все дни держалась 38–39, ее постоянно сбивали. Но за всю неделю ни разу даже УЗИ не сделали, хотя у нее были многочисленные сложные травмы внутренних органов и слева на боку — красное пятно, просто пятно, которое выглядело как ушиб.

Я не раз всех — и медсестер, и лечащего врача, и дежурного врача — спрашивала, что это за пятно. Мне говорили, что похоже на пролежень. Я говорю: «Она не лежит на этом боку, откуда там пролежни». В общем, они мазали пятно йодопироном и больше ничего не делали.

Мы всю неделю просили сделать хоть какое-то дополнительное обследование: взять кровь, провести УЗИ, сделать кардиограмму. Но после сложных таких операций, находясь в Славянской на долечивании, человеку не сделали ни разу ни КТ, ни УЗИ. Ей давали омепразол для кишечника, кололи обезболивающее и сбивали температуру. Насколько мне известно, ей даже антибиотики не давали. С каждым днем ей становилось хуже.

При этом, разговаривая с заведующим отделением Алкалаевым Сергеем Борисовичем, я спрашивала: «Скажите, пожалуйста, чем ей можно помочь?» Хотела, чтобы он дал грамотный совет. Он ответил: «Ничего делать не нужно, всё, что нужно, всё проводится. Кормите ее котлетами, борщами. Она у вас похудела. А больше ничего не надо». Я понимала, что это недостаточно компетентный ответ. Ну какие борщи, когда ей нужна строгая диета?

Не нуждается в помощи

25 января я приехала за мамой ухаживать. Меняла памперсы, обмывала. И, когда я на бок ее перевернула, у нее из шва послеоперационного на животе потек гной. А швы уже сняли, они были в стадии заживления. И вот с одного из рубцов потек гной, не просто он там чуть-чуть, он вытек в очень больших количествах.

Я вызвала тут же дежурного врача, он посмотрел и сказал: «Похоже на гной, завтра мы пригласим хирурга, возьмем анализ крови общий и анализ крови на биопсию». И всё. Пришли медсёстры, они обработали этот шов вместе с дежурным врачом, помазали в очередной раз красное пятно на боку и удалились.

На следующий день, 26 января утром, я приезжаю к маме в больницу. Это было после обхода врачей, и мама мне говорит: «У меня взяли кровь на анализ, сказали, что меня выписывают домой». То есть они даже результаты анализов не получили, а уже выписывают домой! Я начала бить тревогу. Говорю: «Как это выписывают домой? Врач осмотрел тебя? Хирурги приходили? УЗИ сделали?» Я пошла к лечащему врачу, Али Нурмагомедову.

Я говорю, если она в травматологической не нуждается, может быть, она нуждается в хирургической помощи, потому что у нее температура и гной. Он сказал, что это не гной. И всё.

Потом я позвонила в Минздрав, объяснила всю ситуацию. Мне сказали: «Хорошо, мы будем разбираться». И на этом связь с ними закончилась, мне никто оттуда не звонил. Я отправилась к главному врачу, Юрию Просоленко, и он мне то же самое сказал: «Ваша мама не нуждается ни в какой дальнейшей помощи, вы родственники, вы должны ее долечивать».

Я говорю, что я не против за ней ухаживать, но у нее гной из шва, температура 38, шов еще не до конца заживший. «Надо обрабатывать, нужно делать перевязки, мы не обязаны это делать, это обязаны делать родственники», — сказала мне заместитель главного врача.

Параллельно я пытаюсь связаться с Москвой, с другими медицинскими центрами, в краевую больницу пыталась, чтобы там как-то маме помогли. Везде одни отказы.

Главный врач распоряжается: «Ладно, пусть посмотрят наши хирурги, убедятся, что действительно нормально всё». Прибегают хирурги и это красное пятно, которое у мамы было на боку, в условиях не реанимации, а просто в палате берут и скальпелем вскрывают его. Выкачивают оттуда сгустки крови с гноем, заклеивают, и говорят: «Всё, мы выписываем ее».

На самом деле это красное пятно, это было не просто красное пятно, это была флегмона, что очень плохо и, как правило, сопровождается абсцессами. Это уже, собственно, сам по себе абсцесс.

В надежных руках

Мы понимаем, что происходит что-то ужасное, и маму отправляют домой умирать, — по ее состоянию видно, что ей очень плохо. Мы параллельно связываемся со, скажем так, влиятельным человеком в Москве. Она советует брать у мамы анализ крови, пока та находится в больнице. Потому что, говорит, всё, что сейчас происходит, вам потом будет очень сложно доказать.

Берем пробирки в частной лаборатории, привозим их в больницу, младший персонал забирает эти пробирки и берет у мамы кровь самостоятельно. Я просто зашла в ординаторскую со слезами на глазах и попросила. Говорю: «Вы же видите, что происходит беспредел? Я вас очень прошу помочь». Медсёстры зашли в палату, взяли у мамы кровь из вены, разлили по пробиркам, и мы их сдали в частную лабораторию.

Через пару часов маму выписывают. Мы параллельно договорились с частной клиникой из Краснодара, «В надежных руках» называется, которые согласились транспортировать маму в Москву. Буквально несколько дней назад, кстати, выяснилось, что, когда мы отправили мамин эпикриз и рассказали всю ситуацию, медсестры сообщили об этом руководителю клиники, описав сложность и состояние пациента, который нуждается в транспортировке. Главный врач решил, что обычный рядовой врач может не справиться, и решил ехать лично. Мы об этом не знали.

Он приехал, увидел, в каком состоянии мама, объяснил все риски. Сказал, что в любой момент ей может стать хуже, и тогда он будет сворачивать и ехать в любую ближайшую больницу по трассе. Мы подписали договор, погрузили маму в реанимобиль. Сами с мужем купили билеты на самолет и полетели следом.

Привезли в никуда

Около 7–8 вечера маму увезли и где-то к 12 часам следующего дня ее привезли в Москву. Привезли просто на адрес улицы, не в больницу, никуда, потому что мы так и не успели договорится за всё это время с какой-либо больницей. Все отказывались брать.

Нам позже объяснили, почему была такая сложность: у мамы диагноз основной — «сочетанные травмы». У нас в России отсутствуют отделения сочетанных травм, и нигде ей не могли оказать действительно квалифицированную помощь. Потому что там травмы и внутренних органов, и гнойный воспалительный процесс, и конечности, и голова, и мозг, и лицо, и грудная клетка. То есть сочетание многих травм.

Пока мама ехала из Славянска в Москву, нам глубокой ночью поступил анализ из частной лаборатории. В анализах было ясно видно, что у нее уже сепсис. С-реактивный белок, который в норме от нуля до 5, был выше 300, он буквально зашкаливал. И все остальные показатели были критическими: очень низкий уровень гемоглобина, железо практически на нуле (документы есть в распоряжении редакции. — Прим. ред.).

Маму привезли в Москву. На этот адрес вызвали скорую помощь. Это тоже было непросто.

Потом всё-таки нашлась бригада, которая выехала за мамой. И дальше мы два часа сидели в скорой. Там также не понимали, куда везти маму, потому как гнойное отделение ей подходит, но не подходит под другие травмы. Когда врач скорой помощи смотрела мамин эпикриз, она просто в шоке была. Говорит: «Я не знаю, куда ее везти и что мне делать».

Вытащили с того света

Я обзванивала всех и всё, а маме становилось хуже, она практически глаза не открывала, была бледная, желтого цвета. Всю эту историю я транслировала в социальных сетях (Ирина ведет блог, на него подписано свыше 20 тысяч человек сейчас. — Прим. ред.). Писала: «Помогите, кто чем может», публиковала фото, видео, рассказывала, что происходит и что нам нужна какая-то помощь, хоть от кого-нибудь.

Каким-то образом нашу историю увидел отец Федор, служитель в Московской церкви. Он вышел на высокопоставленного человека при министерстве здравоохранения, который связался со «Склифом» (НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского. — Прим. ред.) и попросил принять мою маму.

Я не знаю, каким чудом, но мне позвонили на телефон. Просто сказали: «Езжайте в «Склиф», вас там ждут, мы обо всём договорились». Я даже не понимала, кто мне позвонил. Мне сказали фамилию врача, что он нас встретит, и мы поехали.

Мы приехали, маму сразу же увезли в реанимацию. Спустя где-то час вышел врач-реаниматолог и сказал, что ее готовят к экстренной операции. Что, по предварительным данным, у нее идет развитие сепсиса. Рассказали наконец про флегмону, что у мамы на боку не просто красное пятно, которое вскрыли перед выпиской в Славянске, что это именно флегмона.

Он сказал, что маму готовят к операции, либо ночью, либо утром прооперируют. Ей поставили капельницу, сразу подключили к ИВЛ. Выяснилось, что у нее была бактериальная пневмония достаточно запущенная. То есть, когда моя мама находилась неделю в Славянской ЦРБ, она уже нуждалась в ИВЛ.

Маме провели в «Склифе» несколько операций. Во время операции у нее была остановка сердца на 10 минут. Врачи спасли, с того света вытащили. Никаких прогнозов не давали…

Но мама хочет жить и борется за жизнь, она достаточно быстрыми шагами идет к восстановлению. Месяц пробыла в «Склифе», потом ее перевезли в реабилитационный центр в Москве. Она была там неделю, но в центре сказали, что нужно провести еще пару хирургических манипуляций для стабилизации состояния.

Воспалительные процессы пока в организме сохраняются, продолжается антибактериальная терапия, параллельно ее вертикализируют, учат ходить заново. Она очень хорошие успехи делает.

Эпилог

Я сейчас в Москве вместе с мамой, сын со мной. Он быстро пошел на поправку после ДТП, но есть еще над чем работать. Он получил черепно-мозговую травму средней тяжести. Первую неделю ночами просыпался и дико орал… Это было похоже на какие-то, я не знаю, судорожные крики, конвульсии: бился головой, ногами обо всё, хватался руками за голову. Потом это прошло, но осталось косоглазие. Сейчас он занимается в реабилитационном центре.

Приемная дочка с бабушкой в Анастасиевской. Муж тоже там. Вместе с моим братом помогает с маминым магазином строительных материалов, который переживает не самый лучший период, и работает на своей основной работе.

Также занимается переездом в мамин дом. Мы жили в съемном жилье в Новороссийске, но после случившегося поняли, что вернуться туда не сможем.

Адвокат Сергей Броницкий рассказал 93.RU, что в отношении водителя такси возбудили уголовное дело по ч. 3 ст. 264 УК РФ (Нарушение правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности смерть человека), — из-за того, что Елена получила тяжкий вред здоровью, а трехлетняя Вероника погибла. Но будет еще одна статья, так как шестилетний Тимур получил вред средней тяжести. Предположительно, в апреле материалы дела направят в суд.

Ирина фиксирует расходы, связанные с последствиями ДТП и дальнейшим лечением матери. Те, что были до транспортировки в Москву, возложат на страховую компанию. Адвокат отмечает, что страховых выплат не хватит, чтобы покрыть все траты, поэтому их собираются возложить на работодателя таксиста. Кроме того, Ирина будет подавать гражданский иск в отношении Славянской ЦРБ с требованием компенсации текущих расходов и морального вреда.

Касательно действий кубанских медиков СК проводит проверку сразу по двум уголовным статьям, сообщил адвокат. Речь идет о ст. 124 (Неоказание помощи больному) и ст. 293 (Халатность) УК РФ.

— Следователь взял показания Ирины, действующих сотрудников больницы, назначена комиссионная судебная экспертиза в ставропольском бюро СМЭ. Если судебные медики выявят прямую причинно-следственную связь между бездействием врачей и ухудшением состояния Елены, будет возбуждено уголовное дело, — рассказал Бронницкий.

В пресс-службе СУ СКР по Краснодарскому краю подтвердили, что проводится проверка: «Следователи продолжают устанавливать все обстоятельства произошедшего».