«Клиенты есть, но работать некому». Чем живут краснодарские башмачники

Если прогуляться по старому центру Краснодара, то можно заметить небольшие лавочки по ремонту обуви. Может показаться, что они уже давно изжили себя, как тот старый дореволюционный пожарный гидрант посреди улицы, однако не спешите делать выводы.

Даже в наши дни современные ателье не смогли пока что полноценно заменить колоритного немолодого мужчину в очках, сидящего в небольшой комнатке три на два метра, от рассвета до заката склонившегося над парой туфель с шилом и кисточкой с клеем в руках. Журналист 93.RU Никита Зырянов и фотограф Дарья Паращенко посмотрели своими глазами на то, как и чем живут сейчас краснодарские сапожники.

В небольшом павильоне, который дверью и окнами выходит на улицу Коммунаров, с деловым видом разговаривает по телефону невысокая женщина, лет сорока пяти, одетая в простую коричневую майку и черные штаны.

Она сидит у старенькой чугунной швейной машинки, которая «заряжена» большой катушкой серых ниток. Вокруг нее ворох ремней разных размеров и фасонов, обувь, отрезы материалов для ремонта обуви, всевозможные инструменты, баночки и баллончики с краской. Над машинкой — большое увеличительное стекло, одно из двух. Второе прикреплено к столу посередине. Судя по обилию туфель, ботинок и кроссовок, приспособления для растягивания обуви и наличию зажима, этот стол всё же считается рабочим.

За спиной у Алисы — напротив входа — видавший лучшие дни дартс с одним единственным дротиком, который воткнут в самый центр. Еще Алису окружает запах. Запах кожи, который смешивается с запахом трамвайных колодок.

Рабочее место находится в небольшом металлическом павильоне, отделанном изнутри пластиком. Окнами пристройка, которая с трудом вмещает в себя троих человек, выходит на улицу Коммунаров. Вид оттуда открывается на недостроенный торговый центр, о существовании которого, кажется, все уже давно забыли. Мимо постоянно проезжают трамваи. Алиса сначала просит не фотографировать ее и спешно пытается разобрать беспорядок вокруг.

— Вы знаете, это муж мой может найти здесь всё, что нужно и когда нужно. Я еще пока так не могу. Я же здесь не мастер. На продажу работаю, пока он болеет. Ох, тут такой беспорядок, — вздыхает Алиса, переставляя коробку с разной звонкой мелочью с одного места на другое.

Алиса вместе с мужем приехала в Краснодарский край из Армении. Как она говорит, это случилось «где-то в 95-м году, или в 97-м, или в 98-м. Ну в общем, где-то так». Гурген, ее муж, сапожник. Семь лет назад он бросил основную работу и начал мастерить. Алиса говорит, что бросил вынужденно. Мол, всему виной первый инсульт.

— Обстоятельства были такие. Он ведь на сапожника и не учился. Он строитель, высшее образование имеет. Лет семь назад случился инсульт, пришлось поменять работу. Сначала был сапожником, потом стал чинить всё. Чайники, коляски всякие, сумки, клепки, заклепки, матрасы даже, велосипеды. По району тут ходил, спрашивал, кому что починить нужно. Ну как-то и закрутилось, — говорит Алиса.

На Кубань семья переехала на фоне землетрясения в Армении 1988 года. Гурген и Алиса из Ванадзора — это третий по величине город страны.

— После землетрясения плохо стало очень. У него там свой собственный магазинчик был, мебель делал. Шиномонтажка была. Он там хозяин был. Но всё начало закрываться, — говорит Алиса чуть громче обычного из-за очередного проезжающего мимо трамвая.

Сапожником Гурген называется уже лет шесть. После первого инсульта он восстанавливался целый год. Недавно у него случился второй инсульт. Сейчас он не может работать в своей мастерской. Алиса говорит, что теперь он работает из дома, лежа.

Алиса в сапожной лавке на улице Коммунаров человек новый. Да и со стороны она не очень вписывается в композицию. В небольшой мастерской она продает разные вещи, которые сделал или починил ее муж. Это ремни, сумки, б/ушная обувь. Еще она может сделать какую-нибудь несложную работу: подклеить носок обуви или подошву.

— Какие-то мелочи, конечно, делаю. Но основную работу всё же муж выполняет. Я собираю здесь заказы и несу домой. Тут недалеко, — показывает она в сторону улицы Горького. — Я надеюсь, что он восстановится после инсульта и сможет продолжить работу. Он сам этого очень хочет. Я же вижу. Помогаю ему, чем могу.

На вопрос, хватает ли денег, вырученных от работы мастерской, она невесело улыбается, опускает голову и качает головой в разные стороны. Хотя количество клиентов мастерской ее мужа растет, благодаря клиентам, которые советуют мастерскую друзьям и знакомым.

— Муж говорит, его работа востребована. Это так. К нему везут обувь с разных районов: Фестивального, Юбилейного. Даже богатые люди к нему какие-то приходили. Ну видно по одежде. Я думала одно время, у них там что, нет своей мастерской, может, — продолжает Алиса. — А сейчас денег совсем не хватает. Когда он тут работал, ну как-то что-то было. Это наш единственный доход. И его очень не хватает. У меня еще дочка инвалид, тоже второй группы. Я так как-то выкручиваюсь, не знаю, что делать. Так оставить не могу.

После недолго молчания Алиса показывает на стену, на которой развешаны ремни с пряжками и без. Они «тоже хороши идут», говорит женщина.

— Недавно вот люди приходили. Как это называется… Неформалы. Им нужно было металлическими вставками ремень украсить. А еще обуви очень много приносят, даже новую. Люди покупают, а она некачественная. Приносят подшить, подклеить. Тащат тачки, колеса поменять, чемоданы несут, сумки. Вон одна, за вашей спиной. Ее парень принес и попросил продать. Говорит, что своими руками сделал. Красивая она, — говорит Алиса, показывая на шопер из плотной розовой ткани.

Потом женщина показывает на прилавок магазина, роль которого выполняет подоконник. Там в своем особом порядке расставлена обувь — от женских туфель — к мужским берцам. Причем у некоторых нет пары. А в центре стоят лакированные туфли.

— Бывает и так, что забывают у нас. Или просто не забирают. Звонят, что уехали из города, а обувь мы можем оставить себе. Тогда она идет на продажу. То, что на прилавке — это всё б/у, — продолжает Алиса. — Материалов для ремонта тоже люди много приносят. Но мы и сами покупаем. Что-то по интернету, что-то меняем. Муж, когда раньше мог, по оптовым базам ходил, складам. Кожу там брал и сам заготовки делал.

В этот момент историю Алисы прерывает немолодой мужчина в очках на веревочке, в белых штанах и серой майке, надетой шиворот-навыворот. Он забрал белый мокасин и почти без разговоров ушел.

— Подождите, мужчина, вы майку переоденьте, — смеется ему вслед Алиса. — Хотела сказать ему, что майку неправильно надел. Да, вот ему нужно было носик подклеить, разошелся немного. Старый мокасин ведь уже.

На этой же улице мужчина, работающий сапожником в небольшой мастерской у Кооперативного рынка, отвечая на вопрос о размере доходов, признается, что «какую-никакую копейку зарабатывает». Эта мастерская еще меньше той, что держит Гурген с Алисой. В ней сидят двое мужчин, лица которых вырывает из темноты лишь тусклая лампочка и свет от периодически открывающегося окошка. Он просит не фотографировать его быт, потому что «незачем». Но рассказать о работе соглашается.

Перед окошком сидит Михаил. Его напарник Георгий занят работой в глубине каморки. Пока Георгий рассказывает свою историю, Михаил принимает «небольшой заказ на 10 минут».

— Вот, 200 рублей за заказ. Дело плевое, но материал дорожает. Человек приходит, слышит цену и, бывает, просто отказывается, — говорит Михаил.

Георгий стал его напарником не так давно — после смерти предыдущего. Он показывает небольшую бумажку с задачей и ценой в одну тысячу рублей.

— А отсюда, из этой тысячи, я должен налог заплатить, аренду, себе что-то оставить и дочери отправить. Она сейчас в Москве на медицинском учится, — объясняет Георгий, вытаскивая потрепанную тетрадку в клетку, в которой отмечает ежемесячные расходы. — Это за такси, это за материалы. А вот дочке я отправляю.

Сумма напротив написанного убористым подчерком имени дочери Георгия намного больше, чем он тратит на такси и материалы.

— В целом денег хватает. Мне много не надо, это смотря как жить, — говорит мужчина и всем видом дает понять, что разговор окончен.