«Мы живем на подножном корме. А он... сгорел!» Как тушат лесные пожары в сердце России — и почему они не тушатся

Корреспондент «Фонтанки» побывала в поселке, вокруг которого три тюремные зоны, а земля в черном от копоти лесу буквально горит под ногами. И в жизни всегда есть место подвигу, хочешь ты этого или нет.

За 350 километров к северо-востоку от Москвы жители маленького поселка Талицы неделю отбивали свои дома от огня подручными средствами. А в лесах вокруг них с каждым днем становилось все больше военных, сотрудников МЧС и бойцов лесоохраны. Двенадцать лет назад вокруг Талиц тоже бушевали лесные пожары. Сгорело соседнее село. Местные жители уверены: в этот раз все дело в валежнике, который им не дали разобрать на дрова. А профессионалы вспоминают, как было при Советском Союзе, но рассчитывают только на небо.

Прощание с летом

На въезде в Талицы из кустов торчит затейливый указатель, словно слепленный из листового железа пополам с гудроном. В центре — серп, молот и звезда, с одного бока — шестерня с циркулем, с другого — внезапно кресло. Для тех, кто еще сомневается, печатными буквами пояснение: «Мебель».

Никакой мебельной фабрики здесь отродясь не бывало. Зато было сразу четыре зоны. Сейчас «градообразующих предприятий» осталось три штуки. Надзор и охрана — другой работы в поселке нет. Народ здесь живет строгий и не болтливый. В воздухе отчетливо пахнет гарью. Трое в оранжевых жилетах поверх футболок, с тяжелыми взглядами исподлобья идут по улице в сопровождении дородной дамы в форме ФСИН. Над лесом за поселком поднимается нежный сиреневый дым.

Последние выходные лета местные запомнят надолго. В субботу здесь отбивали от огня Хромовку — «пригород Талиц», как шутя называют Заречную улицу, с которой много лет назад начинался поселок. Местные жители публиковали фото и видео дикого огня и звали на помощь. Двенадцать лет назад некоторые из них жили не в Талицах, а в соседнем селе Большое. Этого села больше нет. Пожар подошел вплотную к домам, Большое сгорело минут за сорок, только людей успели вывезти. Расселили кого сюда, кого в соседнее Мугреевское, что на Святом озере. Теперь они раз в год наведываются на пепелище, посидеть в беседке на окраине, помянуть прежнюю жизнь.

Пока в Талицы съезжались волонтеры со всех окрестностей, внимание федеральных СМИ было приковано к лесным пожарам в Рязанской области. Около десяти тысяч человек и больше 2,5 тысячи единиц всевозможной техники пытались сделать так, чтобы дым от рязанских пепелищ не полз на Москву. А в Талицах число огнеборцев за неделю выросло со 160 до 1,5 тысячи человек: приезжали друг за другом военные из Нижегородской, Владимирской и Тульской областей, МЧС — тоже из нескольких соседних регионов, лесоохрана и пожарные-десантники из Иркутска. Техники тоже с каждым днем становилось все больше. Что общего у Рязанской и Ивановской области? И там, и там наращивали группировки, но ждали, когда порешают дожди и похолодание.

«Выставка», — ворчали местные, разглядывая красные пожарные машины в центре поселка. Парни в футболках с тремя буквами «МЧС» на спине гуляли по Талицам в шлепанцах на босу ногу. Огнеборцев поселили в школе, на стадионе образовался полевой лагерь, еще один — в зеленке вокруг местного стрельбища. Там же устроили центральный штаб пожаротушения. Через лес протянулись длинные разветвленные пожарные рукава — от самой речки Лух к штабу. Самолеты и вертолеты Минобороны и МЧС летали туда-сюда на Святое озеро и обратно, черпать воду и сбрасывать ее в горящий лес. Если бы лесной пожар в Ивановской области был женщиной, то эта женщина могла бы собой гордиться. Заставить несколько сотен мужиков в форме и без бросить все и буквально плясать вокруг себя день и ночь — задача нетривиальная.

«Восьмерка»

В лесу рядом с колонией номер восемь вокруг сложенных на земле оранжевых пластиковых ранцев перекуривают шестеро. Смотрят с усмешечкой. Мол, поздно приехала — самый-то экшен был в выходные. В пятницу, 26 августа, из-за огня вокруг Талиц в Южском районе объявили режим чрезвычайной ситуации. На въезде в поселок появился пост, смотрели документы. Нет прописки — до свидания. Хотели отсечь путешественников, которые не читают новостей и едут купаться на Святое озеро. А оттуда, как мы помним, вертолеты воду зачерпывают, и анекдот про мертвого аквалангиста на сосне запросто может оказаться не анекдотом. Но под эту гребенку угодили и волонтеры — дня два попасть в поселок было проблематично.

Шестеро вокруг оранжевых ранцев ждут. Не меня с моими глупыми вопросиками, а солдат на грузовике-АРСе, на авторазливочной станции — заправить ранцы водой. Линию огня здесь называют Талицкий рубеж. Потому что отступать некуда.

Лес вокруг дымится. Сосны, вроде бы еще живые, вырастают из абсолютно черной земли. Земля, если на нее наступить, крошится ломтями, из трещин выглядывают красные угли. Огонь залег. Но чуть ветерок — наглеет и высовывается наружу, поднимается по обугленным стволам. Дым лезет из-под корней, вырывается струйками из трещин. Минуты две в таком пейзаже без респиратора — и все, надышался до черных соплей. Пять минут — и на глаза наворачиваются слезы. Добровольцы охаживают дымящийся лес из своих пожарных ранцев весь день. Смена приходит в десять вечера. Вода кончается быстро — вот, приходится ждать.

«Вы туда не ходите, кроссовочки расплавятся».

Максим — строитель из Иваново. Приехал в Талицы добровольцем, как только в соцсетях бросили клич о помощи. «В Талицах у меня нет родственников, но я бывал здесь, Южский район для меня как родной, — говорит он. — Нельзя сказать, что тут не хватает людей или техники. МЧС, военные, пожарные, конечно, тушат. Но как только возгорание в одном месте устранят, тут же загорается где-то еще».

Михаил — контрактник из Иваново. Ребята из поискового отряда «Лиза Алерт» в 2016 году искали его пропавшую дочь. Тогда все закончилось хорошо: в гости ушла с ночевкой, утром объявилась. А Михаил после этого сам стал волонтером. Приходилось и по болоту по грудь в воде ходить, когда ездил на помощь ярославскому поисковому отряду. Осенью искал грибников, весной — детей-подростков, кто из дома бежит. В остальное время — стариков с деменцией. «Бывает, живыми находим. Некоторые до сих пор в поиске, — говорит Михаил. — Днем работаешь, ночью — ищешь. В это лето редко на поиск выезжал: грибов нет, незачем в лес ходить». В Талицы Михаил отправился, когда увидел в соцсетях посты местных жителей о том, что огонь подходит к домам и нужна помощь волонтеров. Хотел приехать еще в субботу, но добраться получилось только в понедельник.

«С пятницы, 26 августа, поставили посты, сказали, мол, у нас все нормально, — добавляет еще один доброволец, Павел. — Посторонних не пропускали. Понятно, что ответственность за людей никто брать на себя не хочет. А то приходил к нам такой «волонтер», в шортах и футболке. Постоял, посмотрел — и больше мы его не видели. Надо же понимать, куда ты едешь». «Дымом можно надышаться так, что мало не покажется, — добавляет Максим. — Вчера тут видимость была почти нулевая. Только слышны были крики, где тушили. Молодежь, которая приезжает «на пожар» с телефончиками, могла просто потеряться в этом тумане. А местные жители уже подготовленные. Здесь и в 2000 году сильные пожары были, и в 2010-м».

И тут начинается дождь. Крупные густые капли прибивают дым к земле. «Самый лучший пожарный пришел», — смеются добровольцы. Но минут через пятнадцать дождь обрывается так же внезапно, как и начался.

Михаил проводит носком сапога по дерну — дождь промочил лесную подстилку не больше чем на сантиметр. Между деревьями снова показывается язычок пламени — огонь спрятался под мох, но не растерялся. За все лето здесь было от силы два дождя, да и те какие-то, как говорят местные, «пипирочные».

Двое дежурят в лесу у «восьмерки» прямо в форме ФСИН. Вопрос о том, каково в дыму заключенным, задевает их за живое. «Да у нас дети в садике питаются хуже, чем они на зоне! — восклицает один из них. — У них сейчас все права, а у нас одни обязанности. Вон, избил зэк сотрудника — виноват остался сотрудник! Когда я начинал здесь работать, он бы с ШИЗО не вылез». «Да если бы не тюрьма, мы бы давно сгорели, — говорит его коллега. — Из-за зоны сюда и пригнали столько техники. На зоне-то люди государственные, подневольные. Это если у нас дом сгорит — наши проблемы. А вот если сгорит какой-нибудь зэк — прокуратура замучает».

Приезжает военный АРС с водой. Парни в военной форме не спешат радоваться, что огонь прилег после дождя. «Я в ночь работал, побывал уже на восьми очагах возгорания вокруг Талиц, — говорит Гаджиали, военнослужащий ракетных войск из Владимира. — Вчера и здесь, и вокруг поселка горело жестко. А что завтра будет — одному богу известно».

Добровольцы заправляют свои оранжевые пластиковые ранцы и идут вдоль «рубежа» — заливают водой очаги открытого огня. К вечеру, когда они снимут эти ранцы, еще долго будет ощущение, будто лямки все еще на плечах.

Сухая молния, два рукава и валежник

«УАЗик» с размашистой надписью «Батя» скачет горным козлом по просеке, лихо запрыгивая на лесную обочину, чтобы объехать встречную технику. На особо задиристых кочках в кабине запросто можно словить ощущение невесомости. По борту обозначена позиция: «Меня не берет никакая зараза, я русский мужик, я — водитель "УАЗа"».

Илья Тимин, предводитель местного внедорожного клуба «Талицы Off-road 4x4», на Талицком рубеже с первого дня, когда с несколькими такими же отчаянными жителями поселка вышел в лес останавливать огонь. Сегодня он носится на «Бате» из Мугреева в Талицы, из одного конца леса в другой, развозит ранцы и респираторы, решает вопросы насчет соляры для техники и воды для добровольцев. Деньги на ранцевые огнетушители дал «спонсор» — предприниматель из Иваново, который разделяет интерес к внедорожной езде. На продукты и респираторы собирали всем миром. Щи и кашу варили глава совета депутатов Марина Зубакова с дочками, превратив собственный прицеп в полевую кухню.

За Хромовкой, где талицкий «пригород», в лесу действует еще один лагерь добровольцев. Здесь в деле не только ранцы, но и самодельная пожарная машина, собранная из подручных средств.

«А водитель-механик одноногий, между прочим!» — подчеркивает Илья.

Степан живет в Талицах, работает в газовой котельной. Ногу потерял тринадцать лет назад в аварии на мотоцикле. «Да он на одной ноге быстрее поспевает, чем многие на двух», — говорят про него. Степан приладил к трактору электрический насос, бензиновый генератор, бочку на два куба воды и садовый шланг. Трактор продирается через поваленные деревья. Если надо, ему помогают бензопилой — в ручном, так сказать, режиме.

«А что за техника в центре поселка стоит?» — «Так то трогать нельзя, оно новое!» — смеются мужики.

Но не все «новое» нельзя. Рядом, за гребенкой деревьев, ворочается трактор «Рубеж» — военные дали. А работают на нем местные: прорубаются через лес, заливают водой дымящиеся очаги. В нескольких метрах — поселковая свалка. Допустить туда огонь никак нельзя: это целый склад сухого строительного мусора, а за ним — та самая Хромовка, которую в субботу еле отбили. Поэтому одним «Рубежом», без самодельной пожарной машины Степана, не обойтись.

«Сразу-то не промочишь — будет дымить до зимы, — говорит Степан. — У нас торф попадается, его сложно потушить. Пожары 2010 года все, кто здесь сейчас работает, помнят. Но тогда не так резко загорелось со всех сторон».

На вопрос, почему теперь загорелось резко, у местных жителей есть совершенно конкретный ответ — валежник. Вернее, запрет выносить его из леса.

После пожаров двенадцатилетней давности леса вокруг Талиц превратились в непроходимые завалы из обугленных бревен и веток. При этом еще в 2018 году в Лесной кодекс были внесены изменения, разрешающие сбор валежника. Столичные жители восприняли эту новость с иронией: мол, мы космическая сверхдержава, а тут какой-то валежник, как в средневековье. Но в регионах над «законом о валежнике» никто не смеялся. В Талицах тракторная телега березовых дров на четыре куба стоит 7,5 тысячи рублей. Но это — круглых. Если колотых, то будет уже 9,5 тысячи. На зиму надо две такие телеги. А живут здесь многие на зарплату в 10–15 тыр. Так что валежник был бы совсем не лишним.

Но лес вокруг Талиц непростой. Он в собственности у Министерства обороны и относится к Гороховецкому лесничеству. И местные в один голос говорят: валежник брать запретили под страхом уголовных дел, вот он теперь и горит.

В чем логика? Объяснений есть два: бюрократическое и природное. Первое услышано от местного лесника. «Просто так дать лес не хочется, — сердито сказал он. — А по бумагам-то он сгоревший. Если они начнут отчеты составлять, сразу в Москве прокуратура возбудится: откуда у тебя лес, если ты в 2010 году дал отчет, что у тебя все сгорело? Вот они и сидели тихо, молча. Лес лежал. Весь Южский район завалился бы дровами».

А вот сотрудник «Оборонлеса», разговорившийся с заезжим корреспондентом на привале, объяснил запрет попыткой сохранить молодняк.

«Если заехать в лес на тракторе, чтобы загрузить этот валежник, самосев — сосенки двух-трех лет с полметра высотой — помнутся и погибнут, — сказал он. — Это хорошо, если что-то вдоль просеки лежит. А на глубине 20–30 метров в лесу возьмешь валежника, но нанесешь ущерб молодняку». — «Так ведь молодняк теперь и так гибнет в огне». — «Так ведь и пожара этого могло не быть», — парирует собеседник из «Оборонлеса».

По официальным данным, возгорание рядом с Талицами было обнаружено в четверг, 25 августа. Но местные жители утверждают: все началось на сутки раньше, в среду. И тогда же могло закончиться.

«Когда 24 августа сухая молния (такое случается во время грозы без осадков) ударила в местечке Цыганец за Талицами, нам двух пожарных рукавов не хватило, — говорит Илья Тимин. — Так бы затушили огонь сразу же. Как начало гореть, приехали три машины пожарные, «Оборонлес», МЧС. У нас информация быстро распространяется. Ребята местные на своих тракторах сразу же приехали, начали опахивать огонь. Эмчеэсники пообещали, что дадут нам воду. А потом начало темнеть, они и говорят, мол, ночью не работают. Мы попросили у них два пожарных рукава взаимообразно. Они не дали. Даже не машину просили, а просто два рукава. У нас же была пожарная машина «Оборонлеса». Ребята, которые в этой структуре работают, с первого дня здесь. Такое ощущение, что они вообще не спят».

«Серега, вот на фига мы так рано встаем?»

Сколько в лесу добровольцев — никто не считает. Почти все взрослые мужчины из Талиц в эти дни уходили дежурить в лес. Но были и те, кто оставался на лавочке сидеть, ногой качать. Те, у кого дома стоят далеко от «рубежа». Про таких в лесу говорят сплевывая. А про штаб, что на стрельбище: «Центр есть, но он беспонтовый». Мол, МЧС военным не хотят подчиняться, а военные не хотят подчиняться МЧС. Пока запрягают, все разгорается по новой.

Добровольцы приходят на стрельбище к половине восьмого утра. И часов до 10–11 ждут, когда же им поставят задачу. «Серега, вот на фига мы так рано встаем?» — переговариваются они, наблюдая, как по стрельбищу, в центре которого через пожарный рукав натекла огромная лужа прямиком из реки Лух, переминаются с места на место небольшие группки людей. Военные, эмчеэсники, лесхоз — кажется, каждый гуляет «своим углом». Их руководители ходят туда-сюда, выясняют обстановку.

«Я понимаю, что люди рвутся в бой, — говорит глава Южского района Владимир Оврашко, которого мы застаем прямо на выходе из главной, «селекторной» палатки. — Но, чтобы не было хаоса, такая пауза нужна. Задействована разнообразная группировка сил и средств: военные, спасатели, Лесоохрана, самолеты МЧС и Минобороны. И надо все это сложить вместе, чтобы они друг другу не мешали, чтобы курсы самолетов не пересеклись и транспортное происшествие какое-нибудь не случилось в воздухе. С ночи идет доразведка, определяются наиболее критические точки, и после этого людей туда направят».

У МЧС — своя правда. О том, что про них местные говорят, они в курсе. На вопрос, почему горит неделю и когда перестанет, один из руководителей берет два стула и ставит в сторонке, за линией мишеней. Наболело.

«Мы уже здесь пять дней. Все работают бессменно. Мне побриться некогда съездить, поэтому я форму не надеваю, — говорит он. — Площади пожара чудовищные. Сейчас посчитали — больше 2000 гектаров прогорело и идет гетерогенное горение, тление. Тут же была выработка, шахты торфяные. Километров 100 просек и минполос (противопожарная минерализованная полоса. — Прим. ред.) уже прорублено, сегодня 12 воздушных судов летало: МИ-8, ИЛ-76 по 40–60 тонн воды в день сбрасывают. Но такие пожары руками людей не тушатся. Там же нет живого леса, горит то, что отгорело в 2010 году, валежник. Людям его не разрешили вынести, но там, может, какая-то правовая коллизия, наверное, были свои причины не допускать на эту территорию гражданских. Теперь мы ждем дождей и оттягиваем распространение огня до этого момента».

При этом, по словам собеседника, и ночью никто не спит — додавливают пожар, пока он, прибитый сменой давления и понижением температуры, не развивается. А утром все начинается заново, особенно если ветер поднимется. Искра перекатывается метров за сто, может развиться самый страшный пожар — верховой. В 9 утра собирается штаб, делается облет, расставляют технику на точки в лесу. К 11–12 часам утра огонь набирает силу и начинается горение, можно сказать, плановое. Но, чтобы его так же планово затушить, пришлось бы вычерпать полностью Святое озеро и сбросить на лес. И то могло бы не хватить: на торфянике надо на каждый квадратный метр скидывать по тонне воды, чтобы почву промочить как следует. А в советское время торф вообще не тушили, а обводняли.

«А сейчас разучились?» — уточняю я.

«Так ресурсы были чудовищные, — говорит небритый эмчеэсовец. — У Лесхоза было под 200 тракторов и бульдозеров. А сегодня надо прорубать просеки, а у них БАТов нет. Этот путепрокладчик весит 48 тонн и делает просеку в любом лесу с любой плотностью деревьев. Если бы каждому субъекту в стране в лесхоз дали по два таких БАТа, то проблем бы не было».

У ребят из Лесавиаохраны, которые прибыли в Талицы из Иркутской области через пять дней после обнаружения пожара, несколько иное мнение. Они уверены, что тушится все.

«МЧС — спасатели, они поселок защищают, чтобы не сгорел, — говорит Алексей Крушанов из Братска. — А мы защищаем лес. Лесные пожары — наша специализация в Иркутске». — «А что вы умеете такого, чего спасатели не умеют?»

«Копать, — смеется Алексей. — Нас закидывают в те места, куда техника не попадает, где нет бульдозеров. И мы вручную копаем минполосы, вот у нас пилы, вручную разбираем завалы». — «Звучит как жесть». — «Жесть — это когда километров десять приходится копать. И когда огонь еще и убежал от тебя».

Наше богатство

«Батя» скачет по лесной дороге в сторону болота Марьина вода. Говорят, там с ночи видели открытый огонь. Так что «Батя» производит «доразведку» на местности. У обочины среди уцелевшей листвы дымит «свечка». Обугленный остов дерева, прогоревший и истончившийся у самой земли, держится вертикально на честном слове и вот-вот обвалится. К такому даже подходить опасно. А вот выскакивают языки пламени: тлеет рухнувшая сосна, ее дальний конец скрывается в завалах валежника. Когда добровольцы начинают пилить дымящийся ствол на куски, из дупла в его уцелевшей части поднимается рой ошалевших от гари шершней.

Дальше на многие километры расстилается сюрреалистический пейзаж. Абсолютно черная земля расчерчена крест-накрест следами древесных стволов, которые рухнули среди мощного пламени и сгорели без остатка. Между этими призраками деревьев торчат черные, неестественно заостренные огнем пни. Затем лес меняется. Пока еще зеленые и живые деревья обуглены у корней. Молодые сосенки не выше трех метров ростом заржавели — у оснований веток их иголки не зеленые, а рыжие. Этот лес едва восстановился после огня двенадцатилетней давности.

«Здесь будет то же самое, что на гарях 2010 года, — говорит Илья. — Все эти деревья упадут, будут гнить, образуется точно такой же валежник, как тот, что сейчас выгорел».

На уцелевшем квадрате мшистой лесной подстилки — россыпь клюквы. Ягоды были для местных источником заработка. Когда весь твой доход 10–15 тысяч рублей в месяц, а за один день в лесу ты можешь собрать ягоды на 3–5 тысяч, это серьезный аргумент.

«Я знаю людей, которые за сезон зарабатывали себе по 200–250 тысяч рублей на одной клюкве. А еще носили землянику, чернику и бруснику. Ну и грибы тоже, — говорит Илья. — Но это не от хорошей жизни».

Оценить экономический урон от лесных пожаров в этом году еще только предстоит. Глава Минприроды России Александр Козлов 6 сентября в рамках Восточного экономического форума заявил, что с начала 2022 года лесные пожары нанесли ущерб на 9,3 млрд рублей. Из них 5,5 млрд — это расходы на тушение пожаров, а 3,3 млрд рублей — ущерб лесному хозяйству.

В Ивановской области зарплата в 30 тысяч считается достойной, а в 50 тысяч — чуть ли не роскошной. Но большинству приходится справляться на десятку. Зарплата лесника — одиннадцать тысяч. Обычного сотрудника Оборонлеса — примерно столько же. Для молодежи в Талицах работы нет, большинство ездит в Москву вахтовым методом. Местные сетуют, что и на работу в зоне сейчас чаще не их берут, а присылают кого-то из Кинешмы или Южи.

«Ты как не из России приехала, — говорит мне местный мужик Андрей, когда я не понимаю, как можно «справляться на десятку», когда у тебя семья и двое детей. — Чтобы это понять, здесь пожить надо. Вот поживешь на 10 тысяч, и будет тебе хватать. И еще откладывать что-то на черный день будешь».

И, помолчав, добавляет: «Короче, мы на подножном корме живем. А он... сгорел!»