Краснодарская «Бесприданница»: без цыганских романсов, но с рок-балладами

Краевой театр драмы официально открыл 104-й сезон премьерной постановкой известной классической пьесы. Как заявило руководство, «в рамках празднования 200-летия Александра Островского». Насколько жесткими оказались юбилейные тиски и получилось ли выиграть у кинохита, размышляет журналист Нина Шилоносова.

В репертуаре каждого театра есть спектакли по произведениям хрестоматийным, уже воплощенным на экране. Только в нашей Драме их с десяток. И понятно, что зритель волей-неволей сравнивает. Одна из задач режиссера, как мне кажется, — не выиграть в этом со-ревно-вании, а вообще в нем не участвовать, показать, что этот «спорт» — другой. Однако приглашенный постановщик Тимур Насиров решил, что его версия будет круче шлягера Эльдара Рязанова, ну или так его поняла журналистка городской газеты, сделав хлесткий заголовок. (Кстати, могу согласиться с тем, что «Жестокий романс» не самый лучший фильм мэтра советского кино.)

Одни из самых популярных способов осовременивания классики — актуальный саундтрек и сценография-квинтэссенция. Не знаю, кто подбирал музыку (звукорежиссер Александр Пилькевич), но основная тема — танго «Эйфория» Айдара Гайнуллина к одноименному фильму о любви у бездны на краю. А еще главная героиня поет не жестокие романсы цыган, которые в доме Огудаловых были своими, а рок-баллады Арбениной и Сургановой. Вольнолюбивых ромалэ заменили на бродячий оркестрик.

Автор декораций — Константин Соловьев. Это имя всегда означает неординарные решения. Работы питерского сценографа краснодарцы видели в «Записках из Мертвого дома», «Космосе», «Двойнике», а также в «Афазии» в Молодежке.

Так и здесь, самый говорящий образ — круг в ржавой стене. В разные периоды действия это: иллюминатор с колесом парохода, решетка с вытяжным вентилятором, диск полного солнечного затмения и, наконец, окончательный выход — в небытие. Так же кружится и карусель с игрушечными лошадками…

Ну и все-таки присутствует легкий троллинг — киноэкран с титрами и видами городка Бряхимова на Волге. Река долго лишь подразумевалась — на нее смотрели в подзорную трубу с высокого берега, высматривая «Самолет» с «Ласточкой».

Я намеренно начинаю не с актеров, а с внешнего оформления спектакля. Потому что в этой версии мне показалось, что они все немного «на вторых ролях». Стоит отметить, что и исполнители третьего плана показали себя очень выразительно: Георгий Хадышьян — слишком комичный и слишком лощеный пьяница Робинзон (часто перетягивающий на себя всё внимание); Асир Шогенов (слуга) и Юрий Волков (буфетчик) начинают, смешно развивают и философски зацикливают эту провинциальную хронику.

Обывательскую скуку тихого города пробуждает новость о скорой женитьбе бедного клерка Юлия Карандышева (Виталий Стеблецов) на Ларисе Огудаловой (Анастасия Поддубная), без приданого, но очень желанной для многих.

Прекрасная провинциалка Лариса ищет выхода из опостылевшей жизни в небогатом, но открытом доме, в котором принимают всех-всех-всех. И хоть репутация подмочена, маменька пытается сплавить ее замуж повыгоднее, несмотря на драматичные судьбы старших дочерей. Сама она решила — после несчастной любви с дворянином Паратовым — выйти за первого встречного. Которым, очень кстати для него, оказался мелкий, но амбициозный служащий Карандышев. При этом милая куколка (какой ее воспринимают многие) не только хороша собой, но и душу с талантом имеет. Анастасия Поддубная пока порой играет несколько нервно и мечется сверх меры. Но искупает ботичеллиевской красотой — веришь, что эта непродажная женщина должна стоить дорого.

Парадокс, но про тонкую душу («эфир»), получается, только богатей Кнуров и понимает. Но старый циник уверен, что всему знает истинную цену, и Олег Метелев это блестяще показывает. Он знает, что всё можно купить. И даже Лариса в пьесе колеблется — не этот ли выход предпочесть? Сцена, в которой Мокий Парменыч искушает банкнотами и драгоценностями Огудалову-младшую, сделана хорошо. Раздетая, практически неглиже, в кринолине (буквально — клетке), эта «чайка» остается свободной.

В общем-то все это понимают. Но не каждому дано понять качество Вещи, стоимость которой не определена в прейскуранте.

Появившийся спустя год после внезапного исчезновения прежний любовник Паратов (Александр Крюков) вдруг на мгновение осознает, что потерял, но, увы, у него на самом деле «ничего заветного нет». Правда, он не чувство продает, а себя. Но выгодно — за золотые прииски будущего тестя. Такой же «бесприданник», тут с режиссером можно согласиться. Может, поэтому никакого лоска и блеска у этого барина нет. Больше на великого комбинатора в белых штанах местами смахивает, потому трудно представить, что Лариса готова на всё ради этого Сержа. Но местами в дуэте искра мелькает — а вдруг? Еще Крюкову веришь, когда он жёсток — и бурлацкие пословицы и цитаты шекспировские работают.

Никаких перспектив нет в союзе Карандышева и Огудаловой, определенно. Притом что роль здесь построена на том, что Юлий Капитоныч — человек неплохой. И Стеблецов всячески пытается его оправдывать — «искать в плохом хорошее» — но, по-моему, слишком. Ведь жених рано зазвездился и своей дешевой фанаберией подталкивает невесту к краю. Однако сочувствие зала актер явно вызывает (еще и окунается в ранее невидимую реку). Притом что спрятанный под столом пистолет (вопреки пьесе) говорит о совсем недобром — он готов на мокрое дело.

Если поминать других персонажей, то нужно отдать должное исполнительнице роли Хариты Игнатьевны Огудаловой. Анна Еркова хороша, но мне не хватило полагающегося мамаше большого торгашеского лукавства. Не очень внятен Василий Вожеватов (Михаил Дубовский). Слишком щегольски выглядит, но скромен в действиях. Можно разбирать действия каждого актера, находить отдельные недостатки, но при этом нельзя не отметить — вся постановка выглядит цельным сценическим произведением. Повторюсь, внешнее здесь превалирует над внутренним, хотя постановщик уважительно отнесся к тексту Островского — купюр почти нет.

Финал спектакля — вызывающий. У одних — восхищение, у других — раздражение. В кульминационной сцене Лариса берет вину Карандышева на себя, а в ржавом трюме, служащем домом и местом всего действия, возникают пробоины. Сразу три фонтана! Ничего, что со дна вода сама так не поступает, зато вау-эффект достигнут.

И заключительное шоу с роковым пением Ларисы во мне не вызвало отторжения. Потому что это органичное завершение всего действа, ведь оно началось с монолога героини о том, как нельзя и не нужно жить. Лариса, получается, уже «умерла». Без выстрела.

У нас тут «Живой труп» в дамском обличье. Толстой писал в той пьесе и о праве женщины на собственный выбор. А Островский начал раньше всех, с Катерины в «Грозе». Первый феминист, получается.

Не знаю, считывают ли молодые зрители этот посыл, но то, что театр всё чаще обращается к публике 35 лет и младше, не вызывает сомнений. И дело, конечно, не в пресловутой «Пушкинской карте». Полагаю, театр не имеет права быть не современным. Независимо от того, в каком веке написана пьеса.

«Бесприданница» Насирова и Соловьева на генеральном прогоне вызвала стоячие овации. И sold out на последующие дни. Так бывает не всегда.